Могильщик, не оборачиваясь, показал на крюк в стене. Кардель понял, повесил на крюк фонарь и посмотрел на могильщика – что делать дальше? Тот молчал. Наклонил голову, переминался с ноги на ногу и молчал. Ему было явно не по себе. – Что еще? – нетерпеливо спросил Винге. – У нас не так много времени. Швальбе уставился в земляной пол. – Мы, могильщики, много чего знаем… что другим неведомо. Любой скажет. Кто всю жизнь могилы копает, тот знает. У мертвеца, ясное дело, голоса нет, но… есть и другие способы. Этот-то, кто лежит здесь, – очень зол. Вот-вот стены начнет крошить от ярости. Суеверие-то оно, конечно, суеверием, но Карделю стало страшно. Хотел было осенить себя знамением, но поглядел на Винге и воздержался. Тот скептически посмотрел на Швальбе. – Главное свойство мертвеца – отсутствие жизни. Сознание покидает тело. В каком мире оно сейчас находится – не могу сказать. Надеюсь, что в лучшем, чем тот, что покинуло. То, что осталось, – мертвое тело. Мертвое тело не чувствует ни жары, ни холода, ни солнца, ни дождя. Вряд ли мы доставим ему какие-то неприятности. Швальбе промолчал, но по тому, как поморщилось его лицо, заметно было: ответ его не удовлетворил. И уходить он не собирался. – Нельзя хоронить человека без имени. Только привидения плодить. Пока не узнаете, как его звали, нареките хоть как-то. Винге задумался. Наверняка ищет способ побыстрее избавиться от назойливого могильщика. – Ну что ж… и нам будет удобнее, если мы дадим ему имя. Ваши предложения, Жан Мишель? Кардель не ожидал вопроса и промолчал, собираясь с мыслями. Могильщик осторожно прокашлялся. – По обычаю… может, дадим имя короля? – Густав? – Кардель словно выплюнул имя. – Ну нет. Этот бедолага и так настрадался. – Тогда кто-то из ваших Карлов? Двенадцать штук, на выбор. На вашем языке карл означает мужчина, если не ошибаюсь. Любому мужику подойдет. – Карл? – Винге повернулся к Карделю. – Карл? Близость смерти гальванизировала память. Безжизненное тело Юхана Йельма, погибшего друга… – Да, – сказал Кардель. – Карл. Карл Юхан. Швальбе осклабился, показав почерневшие остатки зубов. – Хорошо! С этим пожелаю господам удачной ночи. Может, узнаете что… Господин Винге, господин… – Кардель. Швальбе кивнул, пошел к выходу, бросил через плечо: – …и господин Карл Юхан. – И удалился, всхрюкивая от смеха и вполголоса повторяя: «Господин Карл Юхан, надо же… Карл Юхан, господи ты боже мой». Винге и Кардель остались одни. Винге откинул покрывало. Открылся обрубок ноги, не больше чем две ладони от паха. Он внимательно изучил его и повернулся к Карделю: – Подойдите поближе. Расскажите, что видите. Кардель поежился. Почему-то зрелище показалось ему очень страшным. Даже трудно поверить, что такой обрубок может принадлежать человеческому существу. Он отвернулся. – А что я вижу? Нога отрезана… что о ней скажешь? Винге молча кивнул. В этом молчании было что-то, от чего Кардель почувствовал себя дураком, и это его разозлило. Да что ж это за ночь такая, кончится она когда-нибудь или нет? – Насколько я понимаю, у Жана Мишеля тоже не хватает одной руки, – сказал Винге, по-прежнему пристально глядя ему в глаза. Вот это да! А Кардель-то всегда считал, что ему удается скрывать свою инвалидность. Потратил на упражнения больше часов, чем сам мог сосчитать. Со стороны искусно выточенная из светлого бука кисть почти не отличается от живой. К тому же он научился ловко прятать ее за бедром. Если не махать руками, никто не замечает, что у него нет руки, а уж ночью – и подавно. Он неохотно кивнул – что ж отрицать, если тот заметил. Да, одной руки не хватает. – Примите мои соболезнования. Кардель насмешливо фыркнул: – Я сюда не за соболезнованиями пришел, а за потерянным кошелем с деньгами. – Судя по тому отвращению, с каким вы произнесли имя славного короля Густава, рука потеряна на войне? Кардель мрачно кивнул. Он никак не мог понять, говорит ли Винге серьезно, или издевается. – Я к тому, что ваши знания касательно ампутаций куда богаче моих. Не будете ли вы так добры посмотреть еще раз, поближе? На этот раз Кардель посмотрел внимательнее. Служанки обмыли тело довольно небрежно, кое-где остались налипшие грязь и тина. Он поднял голову – ответ казался ему очевидным. – Это не свежая рана. Зажившая. – Вот именно. – Винге одобрительно кивнул. – Зажившая. Когда мы видим тело в таком состоянии, надо решать вопрос: явились ли эти повреждения причиной смерти, либо преступник решил расчленить труп, чтобы легче от него избавиться. Но… я не удивлюсь, если мы найдем все четыре культи. Они взялись за концы тонкого покрывала, по знаку Винге подняли, свернули пополам и положили ткань на пол. В нос ударил тяжелый, сладковатый трупный запах. Винге закрыл нос платком, Кардель удовлетворился рукавом рубахи. Ни рук, ни ног у Карла Юхана не было. Отрезаны настолько близко к телу, насколько позволили нож и пила. Глаз тоже нет: глазные яблоки вырваны из глазниц. Истощен до предела: ребра выпирают, между ними глубокие провалы. Вздутый гнилостными газами живот не скрывает торчащие острые гребни подвздошных костей. Узкая, почти детская грудь. Единственное, что напоминает о жившем когда-то молодом человеке, – волосы, тщательно вымытые церковными служанками и добровольными помощницами. Роскошные золотистые волосы. Винге снял фонарь с крюка и медленно обошел тело, то и дело поднося фонарь поближе и всматриваясь в детали. – На войне, смею предположить, Жан Мишель видел немало утопленников? Кардель кивнул. Все происходящее было ему настолько непривычно, что от волнения развязался язык: – Еще бы… Не поверите: все вернулись к осени. Утопленники то есть. Море вернуло. Мы их нашли на берегу, под стенами Сведборга. Нас, тех, кто еще не горел в лихорадке, послали их собирать. Ну, скажу вам… треска и крабы уже сожрали все, что могли. А часто они шевелились, звуки издавали… спятить можно от страха. А это угри… выползают и в море… не с большой охотой выползают, скажу я вам, нажрались от пуза. Еле двигаются. – Похоже на Карла Юхана? – Те-то? Никакого сходства. Но те, кого быстро вынули, – да, похожи. Мы старались подбирать своих сразу, как бой стихнет… ну, час, ну, другой, как они утопли. Думаю, Карл Юхан недолго пролежал в Фатбурене. На часы надо считать. Вечером, скорее всего, бросили. Как стемнело. Винге задумался. – А скажите мне, Жан Мишель, рука ваша – она долго заживала? Кардель помедлил, прежде чем ответить. – Ладно, – сказал он. – Раз такие подробности… Давайте попробуем. Он протянул руку с протезом. Винге помог ему закатать рукав, пока не обнажились ременные крепления, удерживающие протез у локтя. Кардель привычно развязал ремни и передал Винге деревянную руку. – Вы когда-нибудь видели, как людей режут? – спросил он. – Никогда. Живых – никогда. Был в анатомическом театре, там хирурги вскрывали мертвое тело. Женщина. В учебных целях. – Ну, мой-то случай вряд ли подойдет для учебников. Боцман сразу стянул руку под локтем шкотом. Вроде как жгут наложил, кровь остановить. Перестарался маленько – пока до фельдшера добрались, уже антонов огонь пошел. Почернела рука-то. Поначалу всего два пальца размозжило, а тут пришлось почти у локтя резать. Дальше, значит… привязали меня цепями к столу, чтобы не дергался, фельдшеру не мешал. У них цепи такие специальные, в кожаных чехлах. То, что помягче, – ножом режут, а кость пилой. Кому повезло – в того спиртное вливают, пока не сквасится… а мне – нет. Мне не повезло. То ли у них самогон закончился, то ли спешка. Большие-то сосуды надо быстро зажимать, пока режешь. А у них зажимы все время соскользали, кровь хлестала, аж все стены забрызгало. И других тоже резали рядом – та же история. Фонтаны крови. Я посмотрел – на соседних столах все белые как алебастр. То есть они из меня чуть не всю кровь выпустили. Тут, значит, вот что главное: они кожу разрезают кругом и, как чулок, закатывают к локтю. А кость пилят уже повыше. Им, значит, лоскут кожи надо сохранить, культю зашить. Потом кожу опускают, закрывают рану и шьют прямо по живому. Вот, посмотрите… полумесяцем. И сейчас еще пятна красные видны, где иглу втыкали. А дальше – молись. Не повезет – антонов огонь, опять резать. А повезет, заживет. Жди, пока новая рука вырастет. Он усмехнулся и подмигнул Винге, но тот даже не улыбнулся. – Если я правильно понял, вы видели все фазы… – Он запнулся и поправился: – Все стадии… все этапы заживления раны. Куда более подробно, чем я мог бы вам пожелать. Поэтому я сохраняю надежду, что вы можете сделать попытку датировать… определить: когда примерно отрезаны конечности у Карла Юхана? Сколько времени прошло? – Дайте фонарь. Теперь настала очередь Карделя сделать церемониальный обход лавки с покойником. Нос зажать нечем – в единственной руке фонарь, поэтому он постарался дышать ртом и выдыхать как можно сильнее. – Тут, значит, вот что… Мне кажется, сначала отрезали правую руку. Потом левую ногу, левую руку и правую ногу. В таком, я думаю, порядке. Правая рука… если на бедняге заживало, как на мне, – самое меньшее, три месяца. А правая нога… месяц, скорее всего. Культя зажила этак за месяц до последнего заплыва. – Значит, ему отреза́ли ноги и руки по очереди… Перевязывали, ждали, когда более или менее заживет, и приступали к следующей. Зубов нет, языка тоже. Если судить по заживлению ран, пытка началась примерно в конце весны и закончилась пару недель назад. Смерть наступила… точно сказать нельзя. Он мертв уже несколько дней. У Карделя волосы встали дыбом от нарисованной Винге картины. – Да… – повторил тот. – Смерть наступила несколько дней назад, и, думаю, к его большому облегчению. Он собрался было накинуть покрывало на обезображенное тело, но остановился и потер ткань между большим и указательным пальцами. – Спасибо за помощь, Жан Мишель. Но должен вас огорчить – вы переоценили таланты покойника по части карманных краж. Ваш кошелек висит у вас на поясе под камзолом. Как будто бы и незаметно, но, когда вы нагнулись с фонарем, он проявился вполне недвусмысленно. Да вы и так это знали… Похмелье – дело, разумеется, серьезное, но даже серьезное похмелье не может держаться так долго. Скоро утро. Кардель проклял себя за неосторожность – надо же, этот тип поймал его на вранье! Он разозлился. Полное хладнокровие и даже равнодушие Винге показалось ему оскорбительным – ему, который насмотрелся на покойников куда больше, чем того хотелось бы.