В цеху темно и тихо, но спать она не может. Прислушалась – Юханна тоже не спит. – Юханна, а если бы тебе удалось бежать… Что бы ты сделала, чтобы тебя не поймали? Юханна долго не отвечает. – Ты что-то задумала, Анна Стина. Думаешь, я не замечаю? Не бойся, я тебя не предам. – Есть одна возможность, и я думаю ей воспользоваться при случае. Если хочешь, бежим вместе. Юханна засмеялась: – Мне осталось меньше ста мотков, так что, если я не буду высовываться, к концу лета и так выйду. Что на это возразить? Анна Стина замолчала, но после долгой паузы услышала шепот Юханны, та решила ответить на ее вопрос: – Ты хорошая подруга, Анна Стина, поэтому я хочу тебе кое-что рассказать. У меня в детстве тоже была подруга. У ее отца свой трактир, «Мартышка». Насколько я знаю, он и сейчас есть, в Городе между мостами, недалеко от Железной площади. Много лет назад ее родители разругались, и никто не мог их помирить, даже настоятель из церкви Святого Николая пытался. Дело кончилось тем, что мать взяла девочку и исчезла. Наверняка скрылась у своих родителей – она была из другой провинции. Я потеряла подругу, а отец ее просто почернел от горя. Стоял за прилавком, наливал гостям вино, но по нему было видно, что мысли его где-то в другом месте. Его звали Карл Тулипан, знаешь такой цветок? Его так и называли – «Тюльпан», он такой был веселый, улыбчивый. А теперь к нему больше подошло бы «Увядший тюльпан». А подругу звали Ловиса Ульрика. Калле Тулипан был так горд, когда она родилась, что дал ей королевское имя. – Как его жалко… Ужасная история. – Да уж, не сказка на ночь… Помолчи и послушай. Ты и Ловиса – почти ровесницы, самое большее год разницы. Глаза такие же голубые, и волосы льняные, как у тебя. Если тебе удастся отсюда сбежать, на Сёдермальме не показывайся. Иди к Калле Тулипану и скажи, что ты его дочь, Ловиса Ульрика, подружка Юханны Ульв. Скажи, что решила через много лет вернуться к любимому отцу. – Неужели он не поймет, что я не его дочь? – Конечно поймет. Он же не дурак. И все равно он тебе поверит, потому что для него ничего в жизни важнее нет. Дочь рядом, какое утешение… К облегчению Анны Стины, Петтера Петтерссона на утренней молитве нет. Вместо него – тот самый пальт, который принес Петтерссону плетку, когда тот избивал Драконшу. Юнатан Лёф. Он моложе других, и увечье его не так заметно; что-то со спиной и не сгибается рука. О нем говорят, что он парень неплохой. Не зверь. Даже продает пряхам самогон и еду, и по вполне разумной цене, не сдирает три шкуры, как другие. Шансов мало, но Анна Стина решилась. Сразу после молитвы подошла к Лёфу и поклонилась, как полагается по правилам Прядильного дома. – Мне нужно поговорить с пастором. – И не поверила своим глазам, когда Лёф улыбнулся, отошел на полшага в сторону и пропустил ее к Неандеру. Тот недовольно заворчал и провел ее в ризницу. – Ты что, совсем безмозглая? Не понимаешь, что такое поведение подозрительно? Нет у меня пока никакого ключа. – Сегодня или никогда. В любой момент Петтерссон вытащит меня к колодцу, и тогда все кончено. Неандер часто задышал и закрыл глаза. Не глядя, нащупал спинку стула и тяжело сел. Почесал волосы так, что перхоть полетела во все стороны, и начал говорить. Анна Стина сразу поняла: пастор еще не протрезвел после вчерашнего, а может, и с утра успел добавить. – Зачем ты испытываешь меня, Господи? Неужели не вознаградишь меня за усердие? Неужели нет другого способа? Она говорит – сегодня… Но это слишком рано, слишком рано… Но Бьоркман, этот негодяй, этот пес сатаны, он же может ускользнуть… И донос уже написан. Он бормотал так несколько минут, дико вращая глазами, припечатал ладонь к столу и внезапно встал. – О, дьявол… она говорит сегодня ночью, значит – сегодня ночью, и будь что будет. Пусть она не спит, слушает, когда постучат в дверь. Дверь для нее откроют, а дальше – ее забота. Что с ней будет – мне наплевать, но она должна скрываться, пока Бьоркман не предстанет перед судом за свои бесчисленные преступления. Он посмотрел ей в глаза и больно схватил за плечи: – Поняла?! Исчезни с моих глаз, да помогут тебя Иисус, Асмодей, Уден, отец мироздания! Иначе будешь иметь дело со мной. Анна Стина вышла во двор и сразу поняла – что-то происходит. Всех женщин выстроили, все бригады из всех прядильных залов. У колодца стоит сияющий Петтер Петтерссон с руками за спиной. Лёф подталкивает Анну Стину к ее бригаде, и она торопливо встает на место, рядом с Козой, Юханной и Дурочкой Лисой. В небольшом дворике голос Петтерссона отдается пугающим эхом: – У нас произошла кража, дамы и господа. И вы будете здесь стоять, пока не найдется украденное. Мы перетрясем все ваши вещи, все матрасы. Невиновным беспокоиться нечего, они могут спокойно любоваться на меня. Анна Стина похолодела. Все, надежды больше нет. Слишком поздно. Петтерссон уже выбрал жертву, и остается только танец у колодца. Они обязательно найдут что-нибудь в ее набитом клопами матрасе, и оправдываться бессмысленно. Петтерссон даст волю своем Мастеру Эрику, и на этом ее жизнь кончена. Она до крови прикусила губу. По крайней мере, эту боль она имеет право причинить себе добровольно. Они, разумеется, нашли украденное. Нож. Сияющий пальт идет к ней, удерживая блестящее лезвие между большим и указательным пальцами. Петтерссон спрашивает, в чьей койке нашли украденный нож. И пальт хватает за руку Юханну и вытаскивает ее к колодцу. На физиономии Петтерссона расплывается улыбка – от уха до уха. Она долго еще слышит со двора все слабеющие крики Юханны и чавкающие удары плетки. Юханну она больше никогда не видела. 11 Койка рядом с ней пуста. Безжизненное тело Юханны наверняка уволокли пальты в санитарный сарай. Перевяжут, как умеют. Стоны, молитвы, чей-то шепот во сне, выкрики – сегодня хуже, чем всегда. Где-то совсем рядом частое дыхание: кто-то очнулся от кошмара и пытается прийти в себя. Вряд ли кто-то может спать спокойно после петтерссоновских танцев. Когда их погнали на вечернюю молитву, Анна Стина не могла отвести глаз от пятен на колодце. Быстро высохшая кровь стала коричневой, и посторонний, даже пристально всмотревшись, вряд ли догадается о происхождении этих пятен. Сама Анна Стина не может найти себе места. Казнь Юханны точно пробила брешь в душе, и через эту брешь быстро вытекала ее решимость. Только не сегодня, Господи, только не сегодня. Ее трясло от паники: сама выбрала гибельный путь, и возврата нет. Анна Стина дорого отдала бы, чтобы хоть на несколько дней отсрочить побег, но выбора нет. Пастор может и передумать. Она ждет, трясясь от страха и тоски. Даже не замечает бесчисленных укусов беспощадных клопов. Стук в дверь? Или показалось? Нет, стучат. Как и обещал пастор – очень тихо, почти неслышно. Она осторожно спускает ноги с кровати и, пока идет к двери, слышит, в замке поворачивается ключ. Дверь шевельнулась. Кто-то стоит за дверью и прислушивается к ее шагам. Как только она приблизилась к порогу, дверь распахнулась чуть пошире и пропустила ее в коридор. Юнатан Лёф, молодой пальт. Он прижал палец к губам, очень осторожно, стараясь не скрипнуть петлями, прикрыл дверь, томительно медленно повернул в замке ключ и показал ей зна́ком: следуй за мной. Они быстро пересекли двор и поднялись по лестнице к двери в старое здание. Со второго этажа слышны разговоры и смех. Пальты не спят. Слышно даже, как шлепают по столу карты, звякают стаканы и бутылки. Лёф зна́ком приказал Анне Стине встать в тень у подъезда, а сам проскользнул в открытую дверь, убедился, что на этаже никого нет и свет погашен, и поманил ее пальцем. Они почти пробежали через кухню, где еще чувствовался жар давно погашенной печи. Лёф зажег лучину и, прикрывая ее изувеченной рукой, повел Анну Стину по коридору. Наверняка переход в новый флигель, о котором рассказывала Коза. Здесь потолки пониже, штукатурка положена неумело – никто не позаботился не только оклеить стены обоями, но даже загладить мастерком штукатурку. Двери не заперты. За третьей или четвертой обнаружилась шаткая деревянная лестница в подвал. Лёф снял с крюка фонарь с сальной свечой, зажег его, задул лучину и в первый раз обратился к ней: – Здесь нас никто не слышит, но это не значит, что мы должны кричать или петь песни. Вам повезло, тебе и твоему компаньону Неандеру. Зверюга Петтерссон после порки приглашает всех на угощение, чтобы никто не насплетничал инспектору Бьоркману. Сейчас-то уже никто из пальтов на ногах не держится. Анна Стина смотрит на него выжидательно. – Неандер дал мне несколько риксдалеров, чтобы открыть тебе дверь, показать дорогу в подвал. А главное, чтобы я держал язык за зубами. Сказал, чтобы я подождал, пока ты сделаешь то, что собиралась. Фонарь твой, пока свеча не погасла. На час, думаю, хватит, а может, и больше. Анна Стина кивнула. Прежде чем передать ей фонарь, Лёф сел на ступеньку, раскурил от него глиняную трубку и криво улыбнулся: – Желаю успеха. Время от времени разгорающийся огонек трубки освещал лицо пальта красным дьявольским светом. Даже на лицо не похоже – скорее на шутовскую маску на фоне заполнившего вселенную мрака. Подвал большой, разделен на отсеки кирпичными, а кое-где и дощатыми перегородками. То там, то тут плоскими неживыми огоньками вспыхивают глаза замирающих от непривычного света крыс. Вонь невыносимая – весь погреб забит испорченными продуктами. Скорее всего, про них забыли или поленились вынести. Ящики со сморщенными яблоками, мешки с репой, бочки с солониной с лопнувшими донцами, из которых на земляной пол вытекает рассол. И смрад протухшего мяса. Тяжелый, отвратительный запах распада некогда живой плоти. Вокруг фонаря сплошным роем, задевая лицо, вьются мухи и ночные бабочки. Анна Стина, то и дело поглядывая на быстро тающую свечу в фонаре, двигается вдоль стен. Это занимает больше времени, чем она рассчитывала, – стены загромождены сугробами грязных мешков с гниющими продуктами. То и дело приходится ложиться на землю и заглядывать, но взгляд раз за разом натыкается на глухую стену фундамента. Она облазила почти весь подвал. Осталось два чулана с дощатыми перегородками. Здесь мешки и ящики навалены так, что к стене не подойти. Единственный выход – разобрать завал. Она поставила фонарь на землю и начала работать. Доски ящиков и дерюга мешков от сырости сгнили, и содержимое то и дело вываливается на землю, приходится его собирать и откидывать в сторону. Несметное количество мокриц. Вскоре они уже десятками ползут по ее рукам, но сбрасывать некогда, хотя ее и передергивает от отвращения. Каждый раз, когда пламя свечи начинает колебаться, она в ужасе вздрагивает. Если фонарь погаснет, ей конец. В темноте она ничего не найдет. Анна Стина медленно продвигается вперед. Вонь становится все более невыносимой. Наконец, пальцы ее наткнулись на холодную скользкую стену. Анна Стина вздрогнула, услышав голос пальта. Он был совсем рядом. Сел, скрестив ноги, рядом с фонарем. Подкрался так тихо, что она и не заметила. – И как идут дела? Свеча у тебя догорает. Она уже нащупала пустоту под фундаментом. Ей некогда сейчас вести разговоры. – Бенгт Неандер дал мне определенные инструкции. Сказал, что делать, если ты не найдешь твою дырку. Анна Стина, не слушая его, легла на живот и ощупала отверстие. Меньше, чем она ожидала, высотой дюймов десять над земляным полом. – Пастырь говорит, не следует бросать вызов судьбе и вести тебя обратно в цех. Если нас кто-то встретит, не поздоровится. Она вытянула руку как могла – препятствий как будто нет. Вот он, путь Альмы Густафсдоттер к свободе.